lena, 62 - 25 июля 2007 00:00

Француженка

Долька всегда выделялась из нашей разномастной толпы. Редким именем Долли, грацией маленького зверька, огромными черными глазами…
Рассказывали, что ее мама познакомилась в студенческом лагере с французом, в наследство от которого Дольке и достались его влажные глаза, манера высоко держать свою головку, небольшая ножка, произношение буквы "р" и склонность ко всему французскому.
Отца своего она никогда не видела, но ни капли не сомневалась, что однажды его найдет и навсегда уедет из нашей "Тьмутаракани" в самый настоящий Париж.
- Париж будет у моих ног, - говорила Долька, и мы ей безоговорочно верили.
А пока она жила в коммуналке, мыла окна по воскресеньям, напевая песни Эдит Пиаф, училась в школе, сама себе шила платья и лучше всех учила французский.
Наш учитель французского Артур Анатольевич очень хвалил Дольку и пророчил ей большое будущее.
- Долли, - говорил он ей, с удовольствием выводя пузатую пятерку в дневнике, - ты можешь быть самым лучшим переводчиком! Тебе после школы нужно ехать в Москву.
- Я поеду в Париж! - с вызовом бросала Долька. - Никаких других вариантов. Любовь к Франции заложена во мне генетически.
И даже Светочка, дочка Артура Анатольевича и наша одноклассница, уступала ей в падежах и глаголах.
- Я - иностранка, здесь мне не место, я найду своего "papa", - вещала нам Долька, изящно выпуская дым от сигареты, во время наши тайных перекуров на чердаке.
Мы безмолвно внимали.
- Я скажу ему: "Рapa, je suis ta petite fille"*, и он растает, заберет меня с мамой к себе. Я буду жить в домике на берегу озера в предместьях Парижа, ловить сачком бабочек, курить тонкие сигареты, а не этот чертов "Космос", и говорить только по-французски. А когда-нибудь я встречу там самого галантного, самого красивого, самого лучшего мужчину на свете и рожу ему двоих курносых детей.

*** *** ***
А пока она принимала ухаживания рыжего Петьки, которого после того, как он влюбился в Дольку без памяти, все в нашем дворе стали называть не иначе, как Пьером.
- Пьер, - кричали мы, сидя на заборе, - Ваша Долли изволила уехать кататься на рысаках.
Пьер краснел, прятал за спину букет ромашек и спрашивал:
- В центр уехала что ли?
- Уи, уи, - хохотали мы.

На школьном выпускном она блистала. Ей не было равных. Платьице, которое ей сшила мама, смотрелось даже лучше заказанных в Москве туалетов. Долька хрипло пела со сцены французские песни, кружилась в танце и, словно прощаясь, не отпускала от себя ни на шаг и так привязанного к ней рыжего Петьку.
- Пьер, - весело кричала она, глотая шампанское, - ну зачем я тебе такая нужна, Пьер? Я -дитя свободы, меня манят другие земли, другие песни и танцы, другие цветы и запахи. Я чужая тут, мне тут тяжко, Пьер.
- Живут же другие, - Петька и не пытался спорить, - это было бесполезно.
- Так то ж другие, Петька, дру-ги-е, не я. Меня сюда судьба забросила, вынудила родиться в этой дыре, где и платья-то нормального не купишь, не говоря уж о духах. Я туда хочу, Петька, туда, - там мой дом.
- Но ты же не знаешь, где живет твой отец, как ты его найдешь?
- Ну, для начала я поеду в Москву на ин.яз. поступать, а потом уже найду его. Обязательно найду. Не звать меня тогда Долька.

Сразу после выпускного бала она бросила в чемодан свои веселые платья, единственные туфли на шпильке и духи, подаренные Артуром Анатольевичем в честь победы на районной олимпиаде, махнула нам рукой на прощанье и уехала. Петька пострадал-пострадал и поступил в местное училище. Долькина мать, тетя Наташа, исправно писала ей в Москву письма, рассказывала нам, что Долли живет в общежитии, зарабатывает переводами и поет в институтском ансамбле. Показывала фотографии, откуда Долька улыбалась и хитро щурила подведенные глаза.

- Все мечтает о своем Париже, - жаловалась тетя Наташа. - И вбила же себе в голову, упрямая! Вернулась бы сюда, учительницей работала… Нет, все хочет добиться, чтобы ее в Париж отправили… Петька весь извелся. Мучает пацана, ни одного письма не написала.

*** *** ***

Тетя Наташа умерла как-то внезапно: вечером была здорова, вешала белье на общем балконе, разговаривала с соседками. А утром уже во дворе стояла машина "скорой помощи", толпились у подъезда переживающие соседи. Было слышно короткое, но емкое слово - "инфаркт". Дочь вызвали телеграммой. Долли зябко куталась в старую шаль и тихо плакала. Мы не знали, что сказать, только сочувственно молчали.

- Бедная мама не дожила… Я же через неделю в Париж уезжаю! Думала, найду ее любимого, расскажу ему, как она всю жизнь ему верность хранила, замуж больше не вышла... А она так и не узнает об этом.

Тетю Наташу похоронили на городском кладбище. Помянули, посочувствовали Дольке и разошлись. Долька вернулась в опустевшую квартиру, села у окна и до утра читала материнский дневник. Она нашла его накануне за книгами в шкафу, пыльный, с выцветшими чернильными строчками.

*** *** ***

- Долька? - сонно удивилась Светочка, открывая дверь, - проходи.
- Мне Артура Анатольевича надо, - Долька не вошла.
- Ну что же ты, Долечка, - Артур Анатольевич очень обрадовался, - заходи к нам.

Долька не шелохнулась.

- Зачем же все это, Артур Анатольевич? - спросила Долька.

Он помолчал.

- Ты знаешь?
- Я читала ее дневник.
- Долли, мама твоя сама так решила, понимаешь? Ведь Светочка всего на полгода тебя старше. Мама у тебя святая была. Она оставила все, как есть. Что же мы должны были делать?
- Не надо было врать, Артур Анатольевич, - безжалостно-ледяным голосом сказала Долька и потащила свой чемодан к остановке.

* (фр.) я твоя маленькая дочка

• 
• 
•