Вот и все, теперь – в земле и не вернуть.
Сначала-то тепло было и солнечно, пока катился автобус (а мы за ним) мимо Вереи, Нарофоминска и Можайска, а как вынесли гроб на сельское кладбище – все потемнело, как в театре. И ветер налетел, не просто холодный, а смертно-ледяной, и загрохотало. Юра сказал – Бог гневается. Гневался… а как закопали - ударил ливнем и молниями.
А плакали все тихо, чтоб матери еще больней не сделать, но и она плакала тихо.
«Рождение трагедии из духа мужества» - так бы Дэн сказал. Или придумал бы что-то посмешнее.
А места на сельском кладбище мало, и, чтоб бросить горсть земли, нужно было пройти по узкой кромке между оградой и глубоким, отвесным квадратом могилы.
И на этой вот кромке слово «никогда», которое стучало в голове все эти дни, пробило барьер, прорвалось, и теперь останется с нами до тех пор, пока к нам самим не пойдут люди по узкой кромке. Никогда.
Никогда. Никогда. Никогда.
Никогда мы тебя не увидим теперь. Никогда ты не приедешь больше.
И мы – без тебя – никогда не будем такими, как прежде.
Прощай.